Кейт Лаумер - Гонка планет [ Авт. сборник]
— Сколько тебе лет, Амос? — неожиданно спросил Генри.
— Что? Ну, я еще совсем мальчик — сто пятьдесят два.
— А сколько времени прошло после последнего омоложения?
— Сорок пять или сорок шесть… — глаза его по-прежнему горели. — О чем ты говоришь, Генри. Мы не из тех, кто отправляется спать, когда вечеринка еще не кончилась. Осесть и считать дни до похорон — какая чушь! Я хочу рискнуть еще раз, капитан! Ясно, что я долго не протяну, но я хочу снова испытать чувство голода, снова целовать девушек и подраться в каком-нибудь баре…
— Забудь об этом, Амос. Ты слишком стар. Омоложение убьет тебя.
— Забыть! Как бы не так! Слишком стар! — Амос подскочил, как чертик из коробочки, швырнул сигарету через плечо. — Я достаточно молод, чтобы предпринять еще одну попытку.
— Успокойся. Если бы дело было только в силе духа, ты жил бы вечно. Но в действительности все намного сложнее. Омоложение в твоем возрасте не подействует. И этого не изменишь.
— Так ты собираешься сидеть здесь, в то время как горстка безбородых юнцов приберет к рукам Коразон?
— Будь разумным, Амос. Мне не нужно и метра на Коразоне. Я имею достаточно.
— Да, конечно. А как же девушка? Как быть ей?
— С ней все будет в порядке. Она умная девочка.
— Конечно, конечно… Она умная. Выйдет замуж за такого легковеса, как мастер Бартоломью, и проведет остаток дней, стирая его шелковые носки, в то время как он будет организовывать агитацию за статистически среднего человека. Ты этого хочешь?
— Интересно, что привело тебя сюда сегодня, Амос? — Генри взглянул на него, их глаза встретились.
Казалось, почти забытое чувство опасности разбудило сонный воздух сада.
— Я стараюсь быть в курсе дел, капитан, — голос Амоса стал другим — тверже, увереннее… — До меня доходят разные слухи. Я слышал, у сенатора появилась идея-фикс: уговорить тебя на еще одно омоложение, а потом нанять для нового похода.
— И что? — голос Генри был по-прежнему ровным и уверенным.
— А то, что у старика Бартоломью есть секретарь. Он любит выпить. Я угостил его пару раз, и он разболтался…
— А не капнул ли ты пару капель чего-нибудь розового в его стакан, Амос? — Генри не скрывал иронии.
— Мы не о том говорим, — сухо ответил Амос. — Я сказал тебе, этот педик заговорил.
— Что бы он ни сказал, — слова Генри звучали, словно удары молота, — это ничего не меняет!
Их взгляды снова встретились. Амос глубоко вздохнул.
— Генри, что там на Коразоне? — спросил он.
Капитан долго не отвечал. Затем взял еще одну сигару и яростно откусил кончик.
— Иди к черту!
— Вот что, — ответил Амос холодным и ровным голосом. — Если бы речь шла только о тебе, я бы сказал: ну и черт с твоей ненужной старой шкурой. Но этот педик сказал, что это связано с Дульчи…
Генри выдернул сигару изо рта и запустил ее в камин.
— Ты сегодня переводишь слишком много хорошего импортною курева, — заметил Амос. — Ладно, больше ничего не скажу. Только мне помнится, ты раньше умел улаживать дела и находить компромиссные решения. Хотя тебе это, кажется, не приносило пользы до тех пор, пока ты не начал подходить к решению сложных вопросов с позиции выгоды.
Генри пристально посмотрел на собеседника.
— Бартоломью не неуязвим, ты прекрасно это знаешь, — тихо продолжил Амос. — Если он забросил крючок на Дульчи, может, я смогу кое-что разнюхать о его сыночке…
Генри неожиданно выпрямился. Амос резко замолчал, его горящие глаза следили за капитаном.
— Коразон — настоящий ад, Амос, — задумчиво произнес Генри.
— Конечно, — согласился Амос, — все Пограничные миры — это ад, но мы могли бы доставить себе удовольствие, усмирив его хоть чуть-чуть… — на мгновение взгляд Амоса смягчился и стал мечтательным… — Еще одна прогулка перед большой темнотой. Помнишь, капитан, что почувствуешь, когда у тебя под ногами палуба, а ты, несмотря на все преграды, мчишься вперед…
— Черт тебя бери, Амос, — тихо сказал Генри, и в его глазах появился какой-то новый свет; он встал, выпрямил спину. — Может, мне и есть что сказать старому Бартоломью.
Амос вскочил на ноги, громко расхохотался, похлопывая Генри по плечу.
— Вот это мысль, капитан! Пусть он напевает мелодию, слова к ней придумаем мы!
Генри черкнул короткую записку Дульчи, положил ее на стол. Затем приятели вышли через кухню в гараж. Капитан Генри скользнул за руль низкого черного лимузина, запустил двигатель, понесся по дороге. Ночь была ясной, высоко в небе повисла Хоуп — большая луна, а бледный диск маленькой Дрим только показывался над верхушками тополей.
Генри выехал на прибрежную дорогу и помчался по пустому гудронированному шоссе к светящимся башням Молла.
Сенатор Бартоломью в расшитом блестками халате стоял в дверном проеме и переводил глаза с Генри на Амоса.
— Что случилось? — выдохнул он, остановив взгляд на высоком старике с огрубевшим лицом и белыми жесткими коротко подстриженными волосами. — Сейчас полночь…
— Сегодня ты приезжал ко мне, сенатор, и просил сделать для тебя какую-то работу. Я здесь, чтобы ответить на твой вызов.
— Ты… согласен? — сенатор отступил назад, приглашая пришедших войти и нервно приглаживая свои седеющие волосы. — Это просто замечательно! Здорово! Но почему, во имя порядка, ты не сказал об этом днем?..
Генри обвел взглядом слабо освещенную, роскошно обставленную гостиную.
— Я делаю это не во имя порядка. Я делаю это просто, чтобы сделать. Думаю, что я подремал на солнышке достаточно, чтобы продержаться некоторое время, а может, перспектива видеть твою постную физиономию, каждый раз, когда мне что-либо необходимо в Молле, показалось мне слишком мрачной. Какая разница? Я здесь.
— Да… — Бартоломью кивал, потирая руки. — Замечательная новость, капитан. Я был уверен, что ты одумаешься, то есть я знал, что у тебя есть чувство товарищества.
— Да, как в общественной бане! А теперь, прежде чем идти дальше, давай проясним некоторые вещи. Во-первых, все делится пятьдесят на пятьдесят.
Бартоломью подскочил, словно его чем-то кольнули.
— Послушай, разговор шел о…
— Половина моей правнучке, половина твоему сыну, — продолжал Генри.
Тяжелые брови Бартоломью полезли на лоб.
— Лэрри? — У него был ошарашенный вид.
— Мне не нравится идея работать на тебя, сенатор, а твой банковский счет и так перегружен.
Бартоломью тяжело дышал.
— Я с самого начала думал только о будущем мальчика, но почему ты проявляешь интерес… — он неожиданно замолчал, пристально посмотрел на Генри, затем понимающе кивнул. — Ага, думаю, что понимаю. Твоя правнучка и Лэрри.
